Вернется ли Россия к двенадцатилетке или пора отправлять подростков в профессию в четырнадцать лет? Этот вопрос, будто спящий вулкан, десятилетия тлел в кулуарах образовательного сообщества, но сегодня он демонстрирует признаки скорого извержения. С одной стороны, министр просвещения РФ Сергей Кравцов занимает предельно взвешенную позицию, исключая любой резкий поворот. С другой — в публичном поле звучат все более радикальные предложения, бросающие вызов самой философии современного российского образования. Страна стоит на перепутье, и от выбранного пути будет зависеть судьба миллионов молодых людей.
Позиция официального ведомства выражена министром просвещения Сергеем Кравцовым предельно ясно. Любые разговоры о переходе на двенадцатилетнюю систему школьного обучения являются преждевременными без проведения глубокого, всестороннего анализа и без широкого, по-настоящему народного обсуждения. Это не просто бюрократическая отговорка, а отражение сложившейся реальности. Российская система образования лишь недавно вышла из затяжного периода реформ, связанных с вхождением в Болонский процесс и его последующим осторожным сворачиванием. Учителя, ученики и родители только начали адаптироваться к нынешним стандартам. Новое масштабное преобразование, требующее колоссальных финансовых вливаний, переподготовки кадров и пересмотра всех учебных программ, может попросту обрушить и без того хрупкую конструкцию. В министерстве пристально изучают международный опыт, но понимают, что слепое копирование западных моделей без учета национальных особенностей чревато серьезными социальными последствиями.
В то время как чиновники занимают выжидательную позицию, в экспертном и общественном пространстве набирает обороты альтернативная, даже полярная идея. Ее суть заключается не в удлинении, а, напротив, в сокращении периода всеобщего школьного образования. Сторонники этого подхода предлагают предоставить подросткам возможность начинать профессиональное обучение уже в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет. Их аргументы строятся на практичности и запросах экономики. Современный рынок труда, особенно в сфере производства и IT, остро нуждается в молодых, гибких и мотивированных кадрах, готовых быстро осваивать конкретные, прикладные навыки. Зачем, спрашивают они, талантливому будущему программисту или инженеру в течение двух последних лет школы углубленно изучать литературу или историю, если это время можно с пользой потратить на освоение языков программирования или основ проектирования? Эта дискуссия выводит на поверхность фундаментальный вопрос о целях среднего образования вообще: должно ли оно давать широкие, универсальные знания для формирования личности или быть узконаправленным трамплином в профессию.
Для решения демографического кризиса большинство молодых людей должны получать профессию к восемнадцати годам, а не оставаться в статусе школьников-абитуриентов.
Наиболее резкую и бескомпромиссную точку зрения на проблему высшего, а значит, и школьного образования высказал предприниматель и общественный деятель Константин Малофеев в своей книге «Империя. Настоящее и будущее». Его оценка нынешней модели не оставляет камня на камне от сложившейся системы. По его убеждению, коммерциализация высших учебных заведений привела к плачевным результатам, превратив многие вузы в рассадник инфантильных тунеядцев. Он идет еще дальше, заявляя, что студенческие общежития в такой парадигме превратились в гнездо разврата и наркомании. Эти утверждения, безусловно, носят дискуссионный характер, но они ярко иллюстрируют глубину недовольства определенной части общества. Малофеев опирается на сухую, по его мнению, статистику, утверждая, что семьдесят процентов выпускников слабых, непрофильных вузов никогда в жизни не работают по полученной специальности. Из этого следует его радикальное предложение — резко сократить количество бюджетных мест в подобных учебных заведениях, направив ресурсы в более перспективные русла.
Логика автора проста и направлена в первую очередь на решение острейшей демографической проблемы, стоящей перед страной. Молодой человек, который получает профессию и начинает самостоятельно зарабатывать уже к восемнадцати годам, психологически взрослеет гораздо раньше. Он чувствует в себе силы и желание создавать семью, брать на себя ответственность за жену и детей. Затянувшийся период ученичества, когда человек до двадцати трех лет и старше пребывает в статусе студента, живущего на средства родителей или государственную стипендию, напротив, откладывает момент взросления на неопределенный срок. Общество в итоге получает инфантильного человека, не готового к созданию ячейки общества и рождению потомства.
Если женщина впервые рожает в двадцать девять лет, она не станет многодетной матерью.
В этой связи Малофеев делает особый акцент на роли женщины. Биологические часы, увы, не обманешь, и если первая беременность наступает ближе к тридцати годам, то о трех-четырех детях в такой семье, как правило, речи уже не идет. Именно поэтому, по его твердому убеждению, семьи должны создаваться в возрасте около двадцати лет. Однако одного призыва здесь явно недостаточно. Государство, пропагандирующее такие ценности, обязано взять на себя и серьезные обязательства. Оно должно обеспечить молодую семью собственным жильем, отца — стабильной, хорошо оплачиваемой работой, а мать — достойным пособием, поскольку ее материнство ценнее для России, чем работа бездетной женщины в офисе. Этот тезис напрямую связывает образовательную политику с демографической и жилищной, создавая комплексный, хоть и спорный, взгляд на решение системных проблем.
Таким образом, российское образовательное пространство оказалось в точке бифуркации. Один путь — это консервативный, осторожный сценарий, предлагаемый Министерством просвещения. Он предполагает длительное общественное обсуждение, экспертизу и постепенные, точечные изменения. Второй путь — это радикальная перестройка всей системы с акцентом на раннюю профессионализацию и решение через нее демографических и экономических вызовов, как того требуют сторонники реформы. Третий, пока неозвученный, путь может представлять собой некий гибрид, синтез двух подходов. Возможно, ответ кроется не в тотальном сокращении или увеличении сроков обучения, а в гибкости образовательных траекторий, позволяющих одному подростку углубленно изучать науки до одиннадцатого класса, а другому — уже в пятнадцать лет начать осваивать востребованную рабочую профессию на современном оборудовании. Пока же дискуссия только начинается, и ее итог предсказать невозможно. Ясно одно: от ее исхода зависит то, какое поколение граждан получит российские школы и вузы через десятилетие.
